И вот Томоко Оти убита, из всех, кто имел отношение к погибшему поселку, в живых остается одна Ёрико. Чего же от нее хочет Адзисава?
До сих пор следствие, потратив много усилий, почти ничего не добилось. Ну что ж, рассуждал Дед, старатель тоже не всегда сразу нападает на золотую» жилу, можно горы земли перекопать — и все впустую. Надо — значит, надо, и он в очередной раз послал запрос в Какиноки, не столько в надежде узнать что-то новое, сколько для порядка.
Однако на сей раз реакция оказалась несколько неожиданной. Служащий сельской управы позвонил комиссару и сообщил, что в закон о регистрации населения внесена поправка, согласно которой подобные запросы имеет право посылать лишь родственник. Собственно говоря, Дед знал это и сам, но строгая отповедь, которую дал ему служащий, показалась комиссару странной: ведь в бумагах Ёрико Нагаи все было предельно ясно — в регистрационном списке семьи Нагаи оставалась она одна. Муранага и просил всего лишь сообщить, не изменилось ли семейное положение ребенка. Если бы изменений не было, рассуждал Дед, зачем бы чиновник стал артачиться, ответил бы: «Все по-прежнему» — да и дело с концом. Ладно бы еще запрос был послан в какое-нибудь солидное столичное учреждение, а то деревенская управа в несусветном захолустье.
Похоже, изменения есть, решил Муранага и послал повторный запрос, теперь уже приложив к нему санкцию прокурора.
Ответ, полученный из управы, гласил: «Ёрико Нагаи в регистрационных списках жителей села Какиноки более не значится, поскольку ее удочерил Такэси Адзисава». Фамилия Нагаи прекратила свое существование.
Оформляя отцовство, Адзисава представил в управу различные документы, благодаря которым тайна, до сих пор окутывавшая его прошлое, наконец начала рассеиваться.
Дед так и впился в присланные бумаги.
Оказалось, что Такэси Адзисава прописан в городе Яматакэ префектуры Тиба, где и поныне здравствуют его родители.
В Яматакэ немедленно командировали одного из сотрудников штаба розыска с заданием как можно подробнее выяснить биографию подозреваемого. Вернувшись из поездки, инспектор доложил комиссару, что Адзисава сразу после окончания школы уехал из Яматакэ, поступив па службу в Силы самообороны.
— Причем, насколько я выяснил, он служил не в каком-нибудь обычном подразделении, — многозначительно добавил инспектор.
— Не в обычном? — В глазах Деда зажегся огонек.
— Поначалу он попал в 3 8-й пехотный полк 9-й дивизии Северо-Восточного округа, но затем его перевели в другую часть.
— В какую?
— Эта информация засекречена, так что сразу точно выяснить не удалось, я лишь узнал, что это был какой-то специальный отряд, предназначенный для диверсионных действий в тылу врага и борьбы с партизанами.
— Для диверсионных действий, говоришь? — Дед был потрясен. Всю жизнь он ловил грабителей и убийц, но диверсанты и партизаны были не по его ведомству, такие вопросы входили в компетенцию Службы безопасности.
— Я обратился за справкой в Службу безопасности, — продолжил инспектор, — и там мне сообщили следующее: Адзисава был рекомендован в спецшколу, где готовят кадры для разведки; там он прошел полный курс обучения по специальности «боевые действия в особых условиях», после чего проходил службу в секретном подразделении «коммандос», носящем кодовое название «Группа Цукуба».
Муранага слушал своего подчиненного, не перебивая. По правде говоря, он недолюбливал Службу безопасности, хоть она и подчинялась тому же Департаменту полиции, что и уголовный розыск. Сбор секретной информации и подавление антигосударственной деятельности — таковы основные функции этого органа. «Вот уж где бы я не стал работать», — подумал Дед. Люди из Службы безопасности называют себя «защитниками свободы и демократии», но их методы слишком уж явно напоминают печально известную Тайную полицию военных лет. «Как бороться с разгулом преступности, так их нет, — неприязненно размышлял комиссар. — Они, видишь ли, заняты делами поважнее. «Сбор информации, жизненно важной для поддержания законности и порядка», — так это у них называется. И еще — пресловутая «борьба с подрывными идеями».»
Нет, не нравилась старому сыщику эта организация. Мало того, что она находилась в привилегированном положении по сравнению с криминальной полицией, комиссару вообще претила атмосфера таинственности и бесконтрольности, окружавшая этот важный винтик механизма государственной власти. Какой-то мудрый человек сказал: «Демократия может существовать лишь в условиях полной отчетности и контроля». Свобода идей и свобода слова — основа основ демократии, и нельзя затыкать рот даже тем, кто призывает к свержению существующего строя, иначе это будет уже не демократия.
Прольются реки крови, прежде чем людям удастся создать свободное общество, и если принципы демократии в нем нарушаются, если власть захватывает диктатура, то все жертвы оказываются напрасными и снова нужно платить дорогой ценой, чтобы вернуть утраченную свободу. Демократический строй сломать легко, он хрупок, поэтому бдительность, безусловно, нужна. Однако Служба безопасности, призванная быть стражем демократии, в силу своего консерватизма и чрезмерной засекреченности, слишком легко может свернуть на неверную дорожку — когда-то ее предшественница, Тайная полиция, уже раздавила в стране демократические свободы.
Во время крупных демонстраций или забастовок все местные полицейские органы поступают в распоряжение Службы безопасности, то есть фактически вся округа оказывается на чрезвычайном положении. Каждый раз, когда комиссар Муранага, сам сотрудник полиции, видел застывшие в боевой готовности ряды спецотрядов в черных комбинезонах и шлемах, с пластиковыми щитами в руках, ему казалось, что могучий зверь обнажает спрятанные доселе острые когти. И сразу пустой фразой становились слова о том, что в демократическом обществе подлинная власть принадлежит народу.