— А потому. Чего тебе стыдиться-то, ты ведь ничего плохого не сделала! Это все равно, как если бы тебя бешеная собака покусала. Ну кто станет на тебя пальцем показывать? И папу никто не тронет, он ведь ни в чем не виноват. А если тронут, люди заступятся. Я сама в газету напишу!
— Эх, Нори, дитя ты еще малое. Хуже этого для девушки ничего не бывает. И кто за нас заступится? Это в Хасиро-то? Здесь все решают Ооба, с ними не посудишься. Если ты хочешь мне помочь, так лучше держи язык за зубами. Если ты мне сестра, ты выполнишь мою просьбу.
Сколько ни убеждала Норико старшую сестру, ее пылкие речи разбивались о страх Митико. Постепенно школьнице начало казаться, что теперь она лучше понимает доводы Адзисава. Дело даже не в том, что Митико испугалась угроз своих обидчиков. Просто она думает только о собственном покос, до других ей дела нет, она даже к надругавшимся над ней подонкам ненависти не испытывает. Ей нужно, чтобы ее не трогали, а весь остальной мир пускай хоть развалится на куски. Пережитая трагедия не только осквернила тело девушки, она изуродовала ей душу.
Норико чувствовала, что сестра, какой она стала теперь, еще отвратительнее ей, чем сами преступники. «Ну и бог с ней, — решила девочка, — все равно я буду помогать Адзисава-сан».
Как раз в это время и посетил ее бывший редактор отдела местных новостей. Момент для визита был выбран как нельзя более удачно. Или наоборот?
После ухода сестренки Митико встала с кровати и пошла звонить по телефону. Ей строго-настрого велели лежать, но позвонить надо было во что бы то ни стало. К счастью, тот, кто был ей нужен, оказался дома. Услышав голос Митико, он поначалу удивился, но тут же небрежно хмыкнул:
— А ты, оказывается, ловкачка.
Девушка уже пожалела, что стала звонить, но отступать было поздно.
— Ради бога, — умоляюще произнесла она, — не трогайте мою сестру.
— Ладно, не хнычь, — хохотнули на том конце провода и бросили трубку. До Митико только теперь дошло, какую непоправимую ошибку она совершила.
Разговор с сестрой так напугал ее, что она, не подумав, бросилась звонить Наруаки. «Совсем от страха голову потеряла! — ругала она себя теперь. — Нашла к кому обращаться!»
Но что сделано, то сделано. Она невольно выдала сестру Наруаки, он догадается, что Норико хочет выступить против него, и непременно расправится с ней. Скорее всего, тем же самым способом. Он давно уже делает круги вокруг Норико!
«Я этого не допущу! — лихорадочно думала старшая сестра. — Но как ее спасти, как?» И тут у пес перед глазами встало лицо Адзисава. Только этот человек может обуздать Наруаки. Он один раз решился вступить в борьбу с семейством Ооба. У нее где-то была его визитная карточка.
Митико быстро набрала номер телефона, указанный на карточке. Ей ответили, что Адзисава вышел и когда вернется — неизвестно. Она попросила передать ему, что звонила Митико Ямада.
Кэйко Нарусава, медицинская сестра хирургического отделения муниципальной больницы, отправилась на обычный утренний обход. До конца тяжелой ночной смены оставалось всего два часа, в восемь придуг сменщицы. Ночью дежурили три медсестры, восемьдесят пациентов хирургического отделения находились на их попечении с полуночи до восьми утра. Работы хватало — ни на минуту не приляжешь. Едва закончится один обход, уже пора начинать следующий: не дай бог, кому-то из больных хуже стало.
А мало ли было случаев, когда сразу двоим, а то и нескольким пациентам требовалась срочная помощь? И еще бесконечная писанина! Молоденькой медсестре в ночную смену приходилось тяжко. «Отработай десять таких ночей в месяц, ни на какую личную жизнь времени не будет, так и останешься в девках», — думала Кэйко. В последнее время она все чаще задумывалась, стоило ли идти в медсестры. Пошла бы секретаршей в какой-нибудь офис — знаний особых не нужно, отсидела рабочее время и свободна. Но тогда не было бы в тебе чувства, что ты нужна людям, которое играло не последнюю роль в жизни Кэйко. Только это сознание удерживало ее на трудной, неблагодарной работе.
Утренние обходы она любила — долгая ночь позади, палаты наполнены свежестью и светом, пациенты уже не спят. Утром все чувствуют себя лучше, в том числе и самые тяжелые.
Кэйко переходила из палаты в палату, больные приветливо здоровались с ней. У нее было ощущение, что они с нетерпением ждут ее утреннего появления — даже те, кто от слабости не может ей и кивнуть.
Всем надоело лежать, всех утомила бесконечная ночь. Кэйко ставила пациентам градусники и на ходу обменивалась с ними парой слов. Эти мимолетные беседы были для многих единственный контактом с миром здоровых людей, медсестра стала для них окошком в бескрайнюю вселенную, огороженную больничными стенами.
Так, переходя из палаты в палату, Кэйко оказалась у двери триста двадцатой. Едва она вошла, как сердце сжалось от нехорошего предчувствия — Кэйка сама бы не смогла объяснить, почему.
— Доброе утро, Кадзами-сан! — весело произнесла она, усилием воли отогнав неясную тревогу. Ответа не было.
— Какой вы сегодня соня, — сказала она, подходя к кровати. Этот молодой парень попал в больницу с травмой головы и переломом ключицы, однако с головой, кажется, все было в порядке, да и кость заживала быстро. Вынужденная неподвижность томила юношу, и, если бы не гипс, Кадзами наверняка сбежал бы домой. Вечно он пытался втянуть Кэйко в разговор.
— Что-то вы заспались, Кадзами-сан. Чем это, интересно, вы ночью занимались? Ну-ка, просыпайтесь, будем температуру мерить.